Перво-наперво отдам должное доктору филологических наук Василию Иванову, который и подтолкнул меня прочесть «Калевалу» еще раз. Предыдущий опыт плотного общения с эпосом состоялся для меня четверть века назад, в курсе университетских лекций. С тех пор много воды утекло, несколько эпох сменилось... Смешно сейчас вспоминать, но даже «Калевалу» мы читали сквозь лупу коммунистической идеологии. Эпос уважали, да, но не зачитывались. Надо ли говорить, что в далекой юности «Калевала» представлялась многим из нас как три километра чистого занудства. Некоторые мои однокашники наверняка возразят: «Да мы... Да как можно...» Ладно, ребята, в нашем коммунистическом далеке мы были по-своему циничны, и много найдется людей, которые потом перечитали эпос из чисто читательского, а не академического интереса?
      Сразу оговорюсь, что большой научной ценности мои дальнейшие заметки не представляют. Это именно взгляд простого читателя, иногда — редактора. К сожалению, не могу сказать, что «подача» Василия Иванова была легкой. Напротив, мы с ним диаметрально разошлись в трактовке имен героев и топонимики эпоса. И я лучше съем свой университетский диплом, чем пропущу его исследование на страницы популярного (даже не научного!) журнала «Север». И всякий человек, мало-мальски владеющий финским языком, будет со мной солидарен. (Основная ошибка Вас. Иванова состоит в том, что он, не зная финского языка, пытается выводить этимологию имен и географических названий «Калевалы» из русской «транскрипции» Мишина-Киуру, которая весьма условна. Например, Syöjätär в переводе становится Сюетар и т.п.)
      И все же честь нескольких интересных открытий принадлежит Вас.Иванову. Начнем по порядку.
      Итак, Вяйнямейнен был рожден девой воздуха Илматар. «Дева юная природы Дочь воздушного простора (здесь и далее пер. Мишина, Киуру)» Плод ей, извините, буквально ветром надуло: «Понесла от ветра дева, от волны затяжелела». Попутно, плавая в первобытном океане, Илматар сотворила твердь земную и небосвод.
      В точном переводе Ilmatar, ilman tyttö — дочь воздуха. А что такое воздух в понимании наших древних пращуров? Да уж не смесь газов: кислорода, углекислоты и т.д. Предки наши не знали, что воздух имеет вес, что во время грозы он обогащается озоном... Воздух был неосязаем, бесцветен. Воздух нельзя зажать в кулаке, чтобы перенести в другое место. То есть, воздух — это просто пустота или... вакуум. Мир «Калевалы» рождался из вакуума! Я так понимаю, что Леннрот и сам не знал теории происхождения мира из вакуума, однако, представьте себе, этим знанием обладали наши далекие пращуры! И это очень точно отметил Вас. Иванов.
      Сейчас каждому старшекласснику известно (чуть не написала «ежу»), что в «Калевале» перемешаны древнейшие, дохристианские образы с более поздними вкраплениями (в виде денежных единиц или нательного крестика Айно). Древнейшие — насколько? В какую языческую глубину уходят корни «Калевалы»? По мнению Вас.Иванова, еще в дофинноугорскую, арийскую... Ну, по поводу древних ариев мы сейчас своими силами ничего точно не выясним, так что об этом лучше помолчим, но вот что действительно интересно в исследовании Вас.Иванова: главные герои эпоса — Вяйнямейнен, Илмаринен и Лемминкяйнен — представляют собой соответственно три касты арийского общества: жрец, пахарь (кузнец) и воин (ср.индийские касты). Встречаются в эпосе еще «деклассированные» элементы»: рабы, или батраки. Ну чем Вяйнямейнен не жрец? Он присутствовал при творении мира, ему известны все тайны мироздания, собственно, его основной род занятий — это ворожба, направленная на благо общества. Он засевает первобытную землю, творит кантеле и т.д. Именно за это его уважают обитатели Калевалы и соседних областей. И еще: несмотря на то, что с первых строк в эпосе незримо присутствует Бог (Укко, Юмала), мир творит все-таки женщина, а значит, руны о творении мира создавались еще в эпоху матриархата. В эпосе присутствует еще одни интересный матриарх, но о нем чуть позже. (До чего странное все-таки у нас мышление: «о нем чуть позже». Почему «о нем», «он», когда матриарх — это женщина?)
      А теперь простимся до поры с Вас. Ивановым и отправимся в самостоятельный заплыв по волнам древнего океана.
      Вообще, как редактор я теперь замечаю внутренние швы поэмы (не будем забывать, что Леннрот был сыном портного). «Калевала» действительно собрана из лоскутков, плотно притачанных друг к другу, и, если в этом лоскутном одеяле найти направляющую сюжетообразующую полосу, отбросив боковые сюжетики, останется — поход за невестой, в который по очереди отправляются нашим герои, и для всех троих мероприятие это оканчивается весьма печально (Иногда мне их даже по-человечески жаль). «Калевала» пропитана огромным, всепоглощающим желанием любви, и все трудовые и воинские подвиги в ней свершаются во имя любви, и все разочарования и неудачи постигают героев также на почве любви к женщине.
      Сейчас довольно сложно представить, какое значение древние люди придавали продолжению рода. Мир был малонаселенным, смертность, в т.ч. младенческая, — очень высокой. Похоже, северные территории ощущали ко всему прочему нехватку женщин. Судя по тому, как мужчины дрались за невесту, еще не каждому удавалось заполучить жену, поэтому практиковались браки-отработки, когда мужчина получал право некоторое время пожить с желанной женщиной, компенсируя той «неудобства» супружества трудовыми свершениями. (Об этом упоминают Мишин и Киуру в комментариях).
      Итак, первым за невестой отправился Вяйнямейнен. Надо полагать «старый» Вяйнямейнен был не так уж стар: он просто чуть перезрел для жениховства. (ср: в 6 руне Вяйнямейнен вдруг оказывается племянником матери Йоукахайнена по линии мужа (lankoni sisaren poika), и та наставляет сына: «Не стреляй ты в старца Вяйно, не губи ты калевальца! Вяйно — из большого рода, он к тому же мне племянник») Первую невесту обещает Вяйнямейнену как раз юный Йоукахайнен, проигравший «старцу» в пении. История сестры Йоукахайнена Айно обычно окутана романтическим ореолом: юная дева не захотела стать Вяйнямейнену опорой в старости и предпочла утопиться. Однако, если прочесть мифологический код, история выходит довольна некрасивая. Встретив в лесу Вяйнямейнена, Айно «сорвала с груди свой крестик, сдернула колечки с пальца, бросила на землю бусы, красную со лба повязку отдала земле на пользу, бросила на благо роще. Поспешила к дому, плача, на отцовский двор — стеная». И далее, в течение многих дней, Айно оплакивала потерю в лесу украшений, что в переводе с языка мифа на язык бытовой означает буквально потерю девственности. Родителям ее происшествие не представлялось фатальным: Вяйнямейнен мечтал на ней жениться, но Айно кинулась в омут и превратилась в рыбоподобное существо, похожее скорей на русалку: «...слишком серая для щуки, странная — для человека, перьев нет — считаться рыбой, нет подвесок — быть девицей, пояска — быть девой моря....» Не признав в странном создании Айно, Вяйнямейнен вторично ее потерял, теперь навсегда. Вообще, в подобной трактовке нет ничего нового, она в научных кругах общепринята. Используем ее как принцип дальнейшего чтения: события «Калевалы» нельзя понимать буквально, там все имеет второй смысл.
      История Айно — единственный сексуальный опыт Вяйнямейнена, пусть и основанный на насилии. Вообще, из текста поэмы становится ясно, что на земле Калевалы не привыкли церемониться с дамами. Иное дело — Похьела, или Пиментола — царство тьмы, которое герои изначально недолюбливали. За что?
      Вяйнямейнен не искал приключений — он хотел жениться. Желание заставило его оседлать коня и отправиться за невестой именно в Похьелу, которая славилась красивыми женами. По дороге на него напал мстительный Йоукахайнен, в результате Вяйнямейнен потерял коня, шесть дней носился по морю, потом стенал в отчаянии на пустынном берегу. Его спасла хозяйка Похьелы Лоухи, сопроводила в свои покои, кормила-поила до полного выздоровления, да еще и обещала отдать ему в жены свою старшую дочь, если Вяйнямейнен выкует ей сампо. По всей вероятности, Лоухи — вовсе не древняя старуха, каковой изображают ее художники Карелии. Сами посудите: у нее две дочери на выданье, а замуж тогда выходили лет в 16. Так что Лоухи где-то около сорока. Очевидно, у нее были и сыновья, но ведь в Похьеле до сих пор царил матриархат, так что сыновья не в счет, да и сам хозяин, муж Лоухи впервые вскользь упоминается только в18 руне. Так что и руку красавицы Похьелы Вяйнямейнен просил не у него, а у хозяйки Лоухи.
      Дальнейшее ухудшение отношений, приведшее к войне между землей Калевалы и Похьелой, проистекало как раз из разницы менталитетов Лоухи, полновластной правительницы суровой земли, и патриарха Калевалы Вяйнямейнена, которому сложно было принять женщину в роли главы большого рода. Очевидно, именно за свой особый статус, не подобающий женщине по понятиям калевальцев, Лоухи заслужила презрительное прозвище «редкозубой старухи». Герои Калевалы стремились унизить ее хотя бы на словах, а ведь поведение и требования ее вполне закономерны: она как полноправный правитель заботилась о благосостоянии своих подданных. Именно для этого ей потребовалось сампо — чудо-мельница в обычной трактовке, однако, судя по описанию, что-то большее, некоторый волшебный предмет, работавший на повышение уровня жизни всего населения края. Лоухи — мудрый политик. (А какое бы современное правительство от такого сампо отказалось? И избрали бы жители современной Карелии женщину президентом?) Естественно, Лоухи желала получить за свою дочку достойный выкуп. Для матери любая дочь — сама по себе сокровище, а ведь по условиям договора ее нужно будет отдать навсегда в чужую страну. И может статься, что мать больше никогда не увидит свой цветочек. Понятно, что дочку она отдавала не черти кому, а человеку достойному, который должен был проявить себя в деле. Политики во все времена — еще и живые люди, помимо того, что они политики.
      Кстати, отправляясь в обратный путь, чтобы попросить Илмаринена выковать сампо, Вяйнямейнен вел себе не совсем корректно: заметив деву Похьелы, он предложил ей: «Сядь со мною, дева, в сани, опустись в мою кошевку». (Подобное предложение впоследствии сделает Куллерво своей сестре, и разночтений по этому поводу не наблюдается). И, хотя намерения Вяйнямейнена опять-таки были серьезны, дева не поспешила в сани к старцу, а предложила выполнить некоторые хитрые задания. По всей вероятности, Вяйнямейнен и ей не понравился, именно поэтому герой вновь потерпел фиаско. Дело не только в возрасте. Все-таки его особый статус мага (жреца), развитая духовная составляющая личности подавляли сексуальность, а женщины это чувствуют.
      Наконец, после множества злоключений, Вяйнямейнен добрался до жилища Илмаринена и посоветовал тому съездить в Похьелу за невестой, которую обещали в обмен на сампо.
      Вообще, красавица Похьелы — девица капризная, знающая себе цену. Хозяйка Лоухи и рада была отдать ее в жены Илмаринену, она с радостью приветствовала кузнеца, но, по всей вероятности, девы Похьелы имели право сами выбирать себе супруга независимо от родительской воли, поэтому Лоухи и тянула со свадьбой. В том-то и дело, что герои Калевалы не понимали, что происходит: Илмаринен выковал сампо, вроде все обговорили, но девицу в жены ему пока не отдавали только потому, что она кочевряжилась. А кстати, напрасно: Илмаринен был человек покладистый, надежный, самый подходящий кандидат в мужья, но красотка по молодости этого еще не понимала.
      Любовной тоской маялся также третий наш герой Лемминкяйнен, известный беззаботный гуляка, которого интересовали только война и женский пол (обычное вообще сочетание). В хозяйстве Каукомьели (второе имя Лемминкяйнена, довольно странное: Каукомьели — Дальномыслящий, но может быть, и витающий мысленно где-то далеко) — человек никчемный, домишко у него никудышный: «Вдалеке изба маячит, нищенская развалюха. Это чья ж изба такая, кто ее хозяин жалкий?» Дело в том, что добывать богатство Лемминкяйнен умел только в военных походах. Дальномыслие Лемминкяйнена все-таки подвело. Вдоволь нагулявшись, он решил было вести спокойную семейную жизнь, однако просчитался: жена его обманула, тогда он отправился на войну в Похъелу, а там посватался все к той же красавице, старшей дочери Лоухи. Хозяйке не нравился Лемминкяйнен с самого начала: «Дочку я свою не выдам за ничтожного мужчину, за негодного героя», но все же она дала Лемминкяйнену некоторые задания. Так, «на задании» он и погиб в водах Туонелы.
      Лемминкяйнена погубил старый пастух, которым герой в свое время побрезговал, потому что того и тронуть противно: «Ты еще юнцом незрелым, ты еще подпаском подлым дочку матери испортил, осрамил сестру родную, даже кобылиц бесчестил, стригунков совсем уж юных...» Очевидно, поведение, свойственное первобытным скотоводам, не обошло стороной и северные земли, и все-таки в эпосе подобное скотство уже осуждается как нечто из ряда вон выходящее. Причем кто бы осуждал? Как истинный воин Лемминкяйнен привык все брать нахрапом. Женщины для него — просто добыча. Победив врага, воин пользуется его женщинами, отсюда перенос агрессивного поведения на весь женский род. Многочисленные любовные победы Лемминкяйнена — это еще и месть, и пренебрежение к коллективному врагу. Женщинам, которые осмеивают его, Лемминкяйнен мстит именно посредством сексуальных контактов. Он стремится унизить как можно большее число «врагов», хотя статус его как «крутого мачо» довольно сомнителен, ведь при первой же возможности жена ему изменила.
      Дальнейшая судьба Лемминкяйнена известна: его спасла мать, которая слепила тело сына из фрагментов, выловленных в реке смерти. Ожив, Лемминкяйнен отправился домой. Странно, что самая глубокая, самая печальная лирика досталась самому никчемному герою, хвастуну и врунишке. Впрочем, может, это закономерно: Лемминкяйнена по-настоящему любила только его мать. Несмотря на обильные приключения, женская любовь обошла его стороной.
      Меж тем Вяйнямейнен не оставил идеи сосватать красавицу Похьелы, он смастерил лодку, на которой и отправился к Лоухи. По пути, кстати, пытался по обыкновению соблазнить сестру Илмаринена Анникки, но ничего не вышло. Именно Анникки его и заложила. Она нажаловалась брату, что-де Вяйнямейнен опять отправился в Похьелу за невестой, уже обещанной Илмаринену. Тогда кузнец обиделся. Он велел сестре натопить баню, «чтобы добела отмыться от осеннего нагара, зимней копоти и сажи». Когда Илмаринен пришел, помывшись, домой, родные его не узнали: «Так лицо красиво были, так румяны были щеки». И вот, принарядившись, кузнец отправился догонять Вяйнямейнена. Завидев женихов, хозяйка Лоухи подзуживала дочь выбрать более выгодную партию: «Поднеси ты кружку Вяйно, он везет с собой богатства». И все-таки право выбора она оставила за ней. Такую свободу не каждая женщина имела еще и в двадцатом веке. Красавица Похьелы на сей раз рассудила здраво: «...Да к тому ж девиц и прежде не меняли на богатства. Деву надо выдать даром Илмаринену в невесты, он ведь выковал нам сампо, сделал крышку расписную». Илмаринен выполнил очередные задания и наконец-то получил свою невесту! Она вышла замуж по любви. А то, что случилось с ней позже, — отдельный разговор. И все-таки будем помнить, что она воспитывалась как свободная женщина на примере своей матери.
      Кстати, о том, что Лоухи вовсе не была такой уж страшной, свидетельствует хотя бы тот факт, что, познакомившись с будущей тещей, ни один жених не ретировался, предположив метаморфозу, которая ожидала его будущую супругу через двадцать лет. Лоухи проявила себя как хорошая хозяйка, устроив грандиозный свадебный пир. У нее варилось пиво, кипело мясо в больших котлах, так что хватило на всех. Единственно, она решила не приглашать на свадьбу Лемминкяйнена, пьяницу и бабника, который наверняка учинил бы безобразие, к тому же, он сам был из отвергнутых женихов, — так действительно зачем? И вот, когда жениха с невестой проводили в путь, обозленный Лемминкяйнен заявился и стал требовать угощение. Встретили его довольно холодно, естественно, ему поднесли то, что осталось после знатного пира (змеи и лягушки в кружке с пивом именно это и означают). Лемминкяйнен вел себя заносчиво, ругал гостей и хозяйку, наконец затеял драку с хозяином Похьелы и отрубил ему голову. Тогда Лоухи собрала против него войско, чтобы отомстить за смерть мужа. (По системе Станиславского это сыграть нельзя, слишком большой эмоциональный накал и накрутка событий: свадьба, прощание с дочерью, — очевидно, навсегда, — сразу за этим гибель мужа). Если взглянуть на историю очередного подвига Лемминкяйнена в «зеркало» Похьелы, мы увидим трагедию женщины, которая защищала свое племя от наглых посягательств соседей, не соблюдавших элементарных правил добрососедства. Еще бы она отпустила Лемминкяйнена с миром!
      Ну а теперь еще один интересный персонаж: Куллерво, в котором раннесоветское литературоведение углядело образ восставшего раба (я не издеваюсь). Куллерво, род которого истребил Унтамо, в конце концов попал в рабство к Илмаринену, поскольку как работник он ни на что не способен, прежним хозяевам он причинил одни беды. И вот Илмаринен — добрый человек, купил его, очевидно, из жалости и определил в пастухи. Теперь прервемся. Мужчины, не способные ни к какому труду, обычно пытаются самоутвердиться в сексе, для этого много ума не надо, умений тоже. В современном мире подобные личности становятся альфонсами. (Дальнейшее поведение Куллерво, соблазнение собственной сестры прямо подтверждает его сексуальную озабоченность). Так что же произошло, когда этот гиперсексуальный подросток попал в дом Илмаринена, где заправляла хозяйством, как мы помним, красавица Похьелы? В 32 руне она уже «коварная хозяйка, язвительная баба». Почему вдруг такая метаморфоза? Красотка по молодости была капризной и своенравной, да, как большинство дев Похьелы, но не живым воплощением зла. Надо заметить, что Илмаринен ее очень любил, и это единственный случай состоявшегося семейного счастья на всю «Калевалу». Очевидно, метаморфоза произошла в отношении калевальцев к этой пришлой красотке. Она ведь наверняка копировала в поведении свою мать, хозяйку большого рода, пыталась «качать права» и в мужниной деревне, вела себя вызывающе, вот и заслужила славу «язвительной бабы». К слову, жена Илмаринена весьма трепетно относилась к своим домашним животным, и это вовсе не свидетельствует о ее мелкобуржуазных наклонностях: мол, скотина — это молоко, деньги и приплод. Она просто была хорошей хозяйкой, которая и батрака не обидела: «Смазала топленым маслом, корку жиром пропитала, батраку дала краюху, пастуху — харчи в дорогу». Никчемному батраку, заметим!
      Однако гиперсексуальный подросток исходил черной злобой и завистью к благополучному дому Илмаринена: «Черствый хлеб пастух глодает, корочку грызет сухую»... Ну неправда, не черствую корочку дала ему хозяйка. Но Куллерво-то хотелось большего, нежели просто прислуживать этим славным людям. В мечтах он имел столь же богатый дом, много коров и красивую жену. Но ведь Илмаринен заработал все это своим трудом, а Куллерво трудиться просто не способен. Значит, эту гармонию нужно было разрушить! (Плебейская вообще затея).
      Итак, мы помним, что ни одно событие «Калевалы» нельзя читать буквально. Дальнейшая история о том, как пастух сломал нож о камень, запеченный хозяйкой в хлеб, на самом деле означает то, что он домогался жены хозяина (нож — фаллический символ, никто не станет отрицать), но хозяйка его обломала. Клинок натолкнулся на твердый характер этой женщины. В Калевале не привыкли церемониться с «проклятыми бабами», а тут — суровая дочь Похьелы, которая при случае умеет показать зубы. Куллерво этого не простил. Сексуальную подоплеку происшествия подтверждают эпитеты, которыми он наградил хозяйку: «Чем же отомстить насмешки, бабий смех, издевки бабьи, подлую стряпню блудницы?» Почему блудницы (portto), если она просто запекла камень в хлеб? Тогда было бы — гадина, злюка. Однако Куллерво настаивает: блудница — так несколько раз по тексту. Мужчина называет женщину блудницей только в двух случаях: или она ему изменила, — чего в данном случае никак не могло быть, или она его именно обломала. Очевидно последнее. (Сексуальные мотивы этой истории первым углядел также Вас.Иванов, я только развиваю его идею.)
      Перевертыш нравственной оценки события в эпосе явно обусловлен неприятием калевальцами «руководящей роли женщины». Народ сваливает вину на подлую, язвительную бабу. А разве теперь сексуальное домогательство не трактуется в плане «сама виновата»? Довольно странно комментируется и гибель Куллерво: «То была кончина мужа, юного героя — гибель. Что ни говори, — героя, вековечного страдальца». Что это: сострадание к униженному рабу? Но ведь подвиги Куллерво обусловлены исключительно жаждой мести, причем всему человечеству. Самоубийство его в результате позднего раскаяния в инцесте — это тоже месть самому себе за ущерб, причиненный собственному роду: «обесчещена девица, дочка матери родимой», то есть нравственные категории для Куллерво действуют только внутри своего рода, на прочих, чужих, они не распространяются. Первобытное деление человечества на «своих» и всех прочих, по отношению к которым можно всё, благополучно дожило до наших дней, и я полагаю, все мы прекрасно понимаем, что конкретно я имею в виду.
      Илмаринен, оплакивая гибель горячо любимой супруги, ни словом не поминает ее злобный характер. То есть, грязь, вылитая на дочь Лоухи, — это явно «народная» оценка своенравной женщины и происшествия с Куллерво. Илмаринен был привязан к ней не только духовно: «В этом возрасте цветущем, очень часто, горемычный, я во сне средь темной ночи пустоту ловлю руками, призрак трогаю ладонью по бокам своим обоим». Очень красиво описано состояние телесного томления молодого мужчины. Глубокая тоска заставила Илмаринена выковать себе новую жену, золотую деву. (Что-то вроде искусственной женщины?) Однако она не согрела его постель, тогда кузнец предложил ее Вяйнямейнену. Мол, тебе не надо такую? Кстати, и не болтлива. Вяйнямейнен искренне удивился, зачем ему искусственная баба, и предложил сплавить эту красотку в Россию или в Саксу на худой конец. Там золото любят.
      Глубокая тоска заставила Илмаринена вновь отправиться в Похьелу за сестрой погибшей супруги. Вероятно, в ней он желал обрести точную копию покойной, однако он не учел, что женщины Похьелы — не покорные прислуги своего мужа, каждая из них — свободная самостоятельная личность. Лоухи встретила героя приветливо, первым делом спросила, хорошо ли живется ее дочке. Илмаринен, сообщив о гибели драгоценной жены, тут же попросил отдать ему вторую дочку взамен, очевидно, не находя в своей просьбе ничего особенного. Но не тут-то было. Лоухи отрезала: даже не мечтай, если первую не смог уберечь. (А вы бы разве поступили иначе?) Вот еще забавный момент: на сей раз убитый горем Илмаринен не удосужился сходить в баню. И Лоухи, и ее младшая дочь упрекают его в нечистоплотности. Получив решительный отказ, Илмаринен поступил как настоящий калевалец: он силой умыкнул невесту, причем довольно грубо: «девушку швырнул в кошевку, в пошевни красотку бросил». Дальше в пути произошло сексуальное насилие, об этом даже упомянуто довольно конкретно для текста поэмы. Илмаринен вовсе не был маньяком, он поступал в соответствии с традициями своего племени: раз уж похитил невесту, так она никуда от него не денется. Он просто закрепил свое право на нее и уж никак не ожидал, что она восстанет против насилия. Невеста отомстила Илмаринену, неотесанному калевальцу: «забавлял другой невесту крепко спящего героя». Тогда оскорбленный Илмаринен превратил ее в чайку, отправил мыкаться по суровым утесам.
      Итак, герои Калевалы уничтожили всю семью Лоухи: мужа и обеих дочерей. Вдобавок Вяйнямейнен предложил отобрать у Лоухи сампо: уж слишком хорошо жилось суровой Похьеле. И вот герои, прихватив Лемминкяйнена, отправились в поход. Мотивы похода, честно говоря, какие-то коммунистические: давайте делиться по-хорошему. А не захотите по-хорошему, что ж, будем по-плохому. (Кстати, именно во время этого похода Вяйнямейнен создал кантеле из челюстей щуки). С современной точки зрения, калевальцы не имели на сампо никаких прав. Да, его создал Илмаринен, но сделка-то состоялась: в обмен он получил жену. Юридически это был честный акт купли-продажи, какие могут быть претензии. Очевидно, продвинутая Лоухи рассуждала примерно так же. Однако калевальцы опять не понимали ее логику. Похитив сампо, они пустились в обратный путь. И вот тут-то огорченная Лоухи поняла одну весьма важную вещь: «уходит сила, власть былая убывает». Можно сказать, что в этих словах запечатлена смена исторических эпох. Ушла не просто сила Лоухи — настал конец целой эре матриархата. С тех пор власть опиралась исключительно на мужскую силу. Однако не будем забывать, что вместе с матриархатом погибло и само сампо, олицетворение счастья и благоденствия, от него осталась только расписная крышка.
      Вот что же это такое было? Ведь не просто же мельница. Что же мы, неразумные, потеряли?

      Статья опубликована в Журнале «Север», март 2008 г.